я всё сделаю

и с каким-то прозрачно-хрустальным удивлением наблюдаешь, как в тебя снова возвращается жизнь, как её тёплые, осторожные, переливчатые струи текут туда, откуда ты буквально вчера вычерпал всё до самого-самого дна, где всё замерло от ощущения полной пустоты и невозможности сказать что-либо ещё... но... это чудо происходит - прямо здесь и сейчас, а ты боишься шевельнуться, боишься моргнуть или вдохнуть слишком резко. И не плачешь, нет, не плачешь, улыбаешься, еле-еле шевеля губами – спасибо, спасибо, спасибо...
я знаю, мне надо стать лёгкой-лёгкой, настолько лёгкой, чтобы научиться ходить по воздуху, потому что по земле я всё время не туда захожу, на земле проложено слишком много троп и дорог и такая наезжена глубокая колея, что из неё уже и неба не видно
а нам ведь надо туда

и уехала на неделю

и когда он смотрит
так, что воздух слегка дрожит
и рука на столе лежит, как касатка, выброшенная на берег
она просто не верит,
она просто не знает, как будет жить
после этого взгляда, в том пространстве, где кончится это время.

шелестит словами, маскируя свой детский страх
в разноцветные фантики от признаний.
он не слушает,
улыбается,
ямочки на щеках -
два провала в памяти и сознании.

говоря “за жисть”,
то дурацкую мысль, то умную
лепит, шутит – мол палец в рот не клади,
чушь несёт несусветную, а сама в это время думает:
смейся, грейся, сердись –
только взгляда не отводи